Переулок без возврата
Когда он свернул в Забытый переулок, ночь уже опустилась на Пермь тяжёлым саваном. Небо, низкое и свинцовое, словно крыша старого склада, давило на плечи. Воздух пах мокрым асфальтом, дымом с ближайшей ТЭЦ и весной, пришедшей без радости, будто по обязанности. Фонари здесь не горели годами, тротуар рассыпался под ногами, а колдобины на дороге напоминали шрамы от давно затянувшихся ран. Этого переулка не было ни на одной карте — ни в советских атласах, ни в современных навигаторах. Но он знал, что должен быть здесь, в этом закоулке, где когда-то оставил часть себя.
В руках он сжимал потрёпанный кожаный портфель — неприметный, как у агента по продаже ненужных вещей, но внутри лежало нечто важное: потрёпанный блокнот, свитер с выцветшими оленями, фотография в пожелтевшем конверте и письмо, которое он боялся раскрыть пятнадцать лет. Шаги его были тяжёлыми, каждый отдавался в груди глухим гулом, будто эхо из прошлого. Казалось, не только ноги, но и сердце ступало по этим ухабам, вспоминая всё, что он пытался вычеркнуть.
У стены примостился старый ларёк, заклеенный выцветшими объявлениями, словно гриб, выросший в тени. Из щели в окошке пробивался тусклый свет и запах старых газет, смешанный с пылью. Этот свет был неожиданно тёплым, как огонёк для тех, кто заблудился в лабиринте своих мыслей. Он купил кофе в скрипучем автомате, который, фыркнув, выдал пластиковый стаканчик. Присел на бордюр, подальше от света, ближе к тишине. В груди клокотало — не страх, не боль, а ощущение, что он что-то упустил. Не встречу. Не событие. А самого себя.
К нему подошла пожилая женщина с собакой. Её пальто, пропахшее нафталином, будто хранило в себе целую эпоху. Собака, худая, но с гордым взглядом, смотрела на него так, словно знала его тайны. Они остановились рядом, будто ждали этого момента.
— Ищете кого-то? — спросила она, и голос её был сухим, как осенняя листва.
— Скорее, пытаюсь вспомнить, — ответил он, не отрывая взгляда от темноты. Слова прозвучали тише, чем он хотел, будто растворились в ночи.
— В Забытом переулке находят только то, что сами когда-то оставили, — сказала женщина и ушла, не оборачиваясь, будто знала, что он всё равно дойдёт.
Он сидел, пока кофе не остыл. Пластиковый стаканчик ещё хранил тепло, и только тогда он заметил, как дрожат его руки. Встал. Пошёл дальше. Дома здесь стояли вплотную, будто боялись развалиться от одиночества. На одном из них висела вывеска: «Хранилище времён». Он толкнул дверь, и она поддалась беззвучно, будто ждала его годами.
Внутри пахло деревом, старыми книгами и временем — густо, как в бабушкином сундуке. Воздух был неподвижным, как в покинутой часовне. За столом сидел мужчина с седыми висками и руками, которые казались слишком мягкими для этого мира. Его лицо не запоминалось, но взгляд был пронзительным, будто он видел сквозь человека.
— Здравствуйте. Что-то забыли? — спросил он, поднимая глаза.
— Нет. Пришёл вернуть, — ответил путник, и голос его дрогнул, выдавая то, что он скрывал даже от самого себя.
Мужчина кивнул — не удивлённо, не вопросительно, а так, будто эти слова были единственно верными. Указал на полку с ящиками, подписанными аккуратным почерком: «1985», «зима 1995», «весна 2007»… Он нашёл свой: «2009». Провёл пальцем по крышке, будто боялся, что она исчезнет, и лишь тогда открыл.
Внутри лежал конверт. Он сел. Достал фотографию. На ней — он, моложе, с улыбкой, которой уже не было. Её рука в его руке, солнце, пробивающееся сквозь берёзы. Та самая фотография, которую он боялся вспоминать, потому что в ней всё ещё жило. И письмо — её почерк, чуть наклонённый, торопливый, будто она писала на бегу. Три строки:
«Если ты здесь — значит, наОн закрыл глаза, и впервые за долгие годы почувствовал, что наконец-то нашёл то, что искал — самого себя.
