Заброшенная станция
На пустынной платформе, куда поезда давно не заглядывали, сидел мужчина с потёртым чемоданом. Его звали Владимир, и сам он не понимал, что привело его сюда. В руках он мял старую кепку, а на лице застыло выражение покорности, будто он подчинился смутному зову, гудящему внутри, как дальний гул паровоза.
Лавки, потрескавшиеся от времени, напоминали ладони старика, изборождённые морщинами. Ржавые часы над входом застыли на 16:34, будто время сжалилось и оставило этот миг висеть в воздухе. Стены, покрытые облезлой краской и выцветшими надписями, шептались с ветром, а клочки старых афиш трепетали, как неотправленные письма. Станция где-то под Псковом словно выпала из времени — брошенная людьми, забытая самой судьбой. И всё же в тёплом июльском воздухе витал запах раскалённого железа, пыльных объявлений и чего-то до боли знакомого — может, детства, оставленного здесь, как потерянный рубль.
Владимир снял кепку, провёл рукой по поредевшим волосам, ощущая под пальцами седину, и уставился вдаль. Рельсы, будто шрамы на теле земли, тянулись к горизонту, тая в мареве заката. Они не исчезли — лишь поржавели, но всё ещё звали туда, где уже не было пути. Он не ждал поезда. Не ждал никого. Он пришёл сюда, потому что когда-то дал себе слово: «Когда вопросы кончатся, я вернусь». Теперь их и правда не осталось — только тихая, горькая пустота, как отзвук забытого гудка.
Когда-то на этой станции он встретил Алёну. Она приехала на каникулы к деду в соседнюю деревню, и их знакомство началось с глупого спора за последний квас в киоске у платформы. Её смех, звонкий, как колокольчик, и веснушки, рассыпанные по лицу, перевернули его мир, словно сквозняк в раскрытую дверь. Они сидели на этой же скамье, строили планы: домик у озера, поездки на старых электричках, жизнь, которую, казалось, можно было вылепить, как снеговика. Но Алёна уехала — сначала в университет, потом ещё дальше, за океан. Письма редели, звонки становились короче, пока не смолкли совсем, как их мечты, выцветшие, как плакаты на стенах. Владимир остался — один, будто последний билетный контролёр на станции, где график движения давно порвало ветром.
Он работал на местной фабрике, в цехах, пропахших машинным маслом и потом, где воздух был таким густым, что им можно было резать. Фабрику закрыли без предупреждения — просто выключили свет, и ворота проржавели. Владимир брался за любую работу — разгружал вагоны, сторожил на складе, чинил заборы у соседей. Посёлок угасал, как костёр без дров. Знакомые разъезжались, оставляя лишь пожелтевшие фотографии в альбомах. А он ждал. Ждал чего-то, сам не зная чего, как путник на остановке без расписания.
Дождь начался внезапно. ТёпОн встал со скамьи, поднял чемодан и пошёл по мокрым шпалам, чувствуя, как с каждым шагом груз воспоминаний становится легче, пока не исчезает вовсе, оставляя только дорогу впереди.
