«Котлеты, гинеколог и мечта»
Когда Артём Соколов выпустил свою новую пассию из машины, он даже нежно поцеловал её в щёку и махнул рукой. В груди ещё теплился сладкий след её духов, а на губах — привкус измены. Он глубоко вздохнул и повернул ключ зажигания — пора было ехать домой.
У подъезда в Нижнем Новгороде он задержался. Стоял минуту, подбирая подходящие слова. Надо было сказать твёрдо, по-мужски. Решительно, чтобы точка. Он больше не мог жить в этой серой, выхолощенной, предсказуемой семье. Хотелось огня. Хотелось чего-то, отчего кровь стучит в висках. И он нашёл это — в соблазнительной Ольге Викторовне.
Он поднялся пешком, не дожидаясь лифта. Вдохнул и открыл дверь.
— Привет, — громко сказал он, переступая порог. — Лена, ты дома?
— Дома, — лениво отозвалась жена. — Ну что, Тёма, котлеты будем делать?
Вот оно. Момент истины. Соколов выпрямился и, прокашлявшись, выдавил:
— Лена, мне надо сказать… Нам нужно расстаться.
Никакой бури не случилось. Ни слёз, ни истерик. Лена даже бровью не повела.
— То есть котлеты отменяются? — равнодушно уточнила она, выглядывая с кухни.
— Как хочешь. Хочешь — жарь, хочешь — нет. Я ухожу. К другой.
Обычная жена в такой ситуации закатила бы скандал. Может, даже запустила бы сковородкой. Но Лена была не из таких.
— Только не говори, что опять забыл мои сапоги из починки, — спокойно произнесла она.
— Чёрт… Забыл, — пробормотал Артём, покраснев. — Но если надо, прямо сейчас поеду, заберу!
— Ну да… Тебя за сапогами — ты ещё старые притащишь. Весь в отца, Соколов, — вздохнула Лена. — Никакой ты не мужчина, а кисляй с дипломом технолога.
Артём почувствовал, как его заготовленная речь рассыпается. Не так он представлял этот вечер. Не так видел конец своей семейной жизни.
— Лена, ты не понимаешь! Я серьёзно. Я тебя не люблю! Я люблю другую! Я ухожу!
— Отлично, — ответила она. — Сапоги-то не в ремонте. Иди куда глаза глядят.
Он даже поперхнулся. Боже, как же с ней невозможно спорить! Раньше именно за это спокойствие он её полюбил. За твёрдость, за железную логику и умение держать дом в порядке. А теперь это казалось бетонной стеной, в которую он врезался на полном ходу.
— Я… Я благодарен тебе за всё, — начал он снова. — Но я ухожу. Потому что люблю. По-настоящему.
— Танька Морозова? — буднично поинтересовалась Лена.
— Ч-что? Нет! — запнулся Артём. — Откуда ты её знаешь?
— Или Ирка Брусникина? С ней ты в прошлый четверг задержался…
Он замолчал. Спина покрылась холодным потом.
— Нет. Не Брусникина. Это Ольга. Ольга Викторовна Лебедева. Тридцать шесть, один ребёнок, две чистки… Ты же понимаешь, это любовь всей моей жизни.
— Ты совсем ку-ку, Соколов, — сказала Лена, наливая чай. — Ты хоть знаешь, на кого нарвался?
— Я знаю, что люблю её, — сквозь зубы пробормотал он. — И буду с ней.
— А медкарту своей «мечты» читал?
— Н-нет…
— А я читала. Потому что я гинеколог. С двадцатилетним стажем. Я знаю, где ты был, даже если ты сам не помнишь. В этом городе я осмотрела всех женщин, а ты — лишь некоторых. Так что поверь: Лебедева — это не подарок. Это клинический случай.
— И что ты предлагаешь? — спросил он обречённо.
— Во-первых, — сказала Лена, — помойся. Во-вторых, я позвоню Петрову в кожно-венерологический — пусть тебя посмотрит без очереди. А в-третьих — сядь, одумайся и не позорься.
— Но я же…
— Иди мойся, — перебила она. — А я котлеты пожарить схожу. Захочешь нормальную — обращайся. Подберу. Без сюрпризов.
И Соколов молча поплёлся в ванную. В мечтах он уходил красиво, с пафосом, под музыку. А на деле ушёл — за мылом.
