Дневник.
Каждый вечер ровно в восемь часов Дмитрий тушил свет на кухне и усаживался у окна. Этот ритуал стал для него островком в бурном потоке дней. В доме напротив, на пятом этаже, в тот же момент загоралась лампа. Её свет разливался неторопливо, словно кто-то не решался нарушить покой сумерек. Отблески на стекле будто шептали: вот-вот случится что-то важное, но только для тех, кто умеет терпеть.
В окне появлялась женщина. Хрупкая, с платком на плечах. Иногда с книгой, иногда с кружкой чая. Иногда — с тенью усталости, будто день выкачал из неё все соки. Она садилась у окна и смотрела в темноту. Не на него. Но туда, где их взгляды могли встретиться — в пустоту, в ночь, в чужие очертания. Дмитрий звал её про себя «женщина в окне». Имени не давал — боялся, что это разрушит хрупкую магию их безмолвного общения.
Он почти ничего о ней не знал. Ни имени, ни голоса. Только этот вечерний ритуал: свет лампы, её силуэт, чуть отодвинутая штора. Иногда на подоконнике появлялся кот, сворачиваясь в клубок, словно хранитель их молчаливой связи. Иногда платок был другого цвета. Дмитрий подстраивал день под эти минуты: работу, звонки, дела — всё заканчивалось к восьми. Потом — тишина. Окно. И чувство, которое он давно не решался озвучить: «Я ещё живу».
Три года назад он потерял жену. Всё произошло быстро: диагноз, больницы, надежды, которые таяли, как снег в оттепель. Смерть пришла тихо, без драмы, как выключенный свет. Он не успел понять, когда жизнь рассыпалась. Первые месяцы пил — не от горя, а от пустоты, механически. Потом замолчал. Не из гордости — от безнадёги. Убирал квартиру, считал шаги, слушал, как скрипит дверь в подъезде. Ловил любой звук, лишь бы не сойти с ума. Работа удалённо держала на плаву, но работал вяло, будто сквозь туман. Друзья исчезли — кто сам, кого он сам оттолкнул. Растворился в себе, как тень.
Женщина в окне появилась осенью, в хмуром Екатеринбурге. Сначала он замечал её мельком — тень руки, силуэт. Потом поймал её взгляд — спокойный, ненавязчивый, без требований. Этот взгляд был как луч в сером мире, где его давно никто не спрашивал, как дела.
Однажды он опоздал. Вернулся из аптеки на десять минут позже. Свет уже горел, но что-то было не так. Женщина сидела без книги, без кружки, без привычного жеста поправить платок. Она смотрела прямо, словно застыла. В её позе читалась боль — натянутая, как струна, готовая порваться.
Дмитрий замер. Подошёл к окну медленно, почти виновато. И впервые поднял руку. Помахал — едва заметно, не ждя ответа. Просто чтобы сказать: «Я здесь». Она не ответила, но и не отвернулась. Осталась. И этого хватило, чтобы в груди шевельнулось что-то давно забытое.
На третий день её не было. Свет горел, но окно пустовало. Лампа светила тепло, но за стеклом — ни движения, ни тени. Дмитрий ждал полчаса, потом ещё час, придумывая оправдания: простуда, гости, дела. Но внутри росло беспокойство, сжимая горло.
Он накинул пальто, вышел, обошёл дом и остановился у подъезда напротив. В её окне сидел кот. Сгорбленный, с хвостом, обвитым вокруг лап, он смотрел на него. Пристально. Не моргая. Будто знал правду и говорил: «Жди».
Дмитрий растерялся. Стучать? Искать? Спрашивать соседей? А вдруг это лишнее? Или хуже — он узнает то, чего боится? Но сердце билось чаще, чем за все эти годы. В нём проснулась забота — чувство, которое он уже похоронил.
Через два дня свет загорелся снова. Тот же тёплый, знакомый. Она появилась — с бинтом на руке, движения осторожные. Села у окна, посмотрела в ночь. Дмитрий снова помахал — неуверенно, будто боясь спугнуть. И она ответила. Подняла руку — медленно, устало, но твёрдо. Как знак: «Я здесь. Я вижу тебя».
Утром под его дверью лежал листок. Простой, чуть помятый, без конверта. Почерк ровный, с лёгкими завитками, как в старых письмах:
«Спасибо, что смотрите. Я тоже смотрю. Это помогает мне держаться».
Дмитрий держал листок, будто хрупкое сокровище. Перечитывал, не веря. Подошёл к окну, посмотрел туда, где скоро загорится её лампа. И впервые за долгие годы почувствовал: он не один в этом холодном городе. Есть свет. Есть окно. Есть кто-то, кто замечает его. Без слов, без вопросов, но с пониманием.
Иногда, чтобы выжить, достаточно быть увиденным. Не оправдываться, не просить — просто быть в чьём-то взгляде. И этого хватает, чтобы утром снова встать.
