30 ноября
Сегодня вспомнил один эпизод из нашей жизни с Аней.
Холодным ноябрьским вечером, когда за окном кружил мокрый снег, она еле-еле ввалилась в квартиру. Бледная, с тёмными кругами под глазами.
— Привет, зайка, — встретил её, как всегда, с горячим чаем.
Она едва улыбнулась и поплёлась переодеваться. Голова у неё, видимо, гудела — день в отделе маркетинга выдался адский.
— Садись, поужинаем, — предложил я.
— Сейчас хоть бы разогреть что-то… — пробормотала она, глядя в холодильник пустыми глазами.
— Всё готово.
Она замерла, потом опустилась на стул, будто ноги подкосились.
— Спасибо… Я сегодня как выжатый лимон.
Пока она пила суп, зазвонил телефон. Аня глянула на экран — незнакомый номер. Через минуту её лицо стало белым, как стена.
— Мама?.. Где? Сейчас приеду!
Её мать, Нина Петровна, поскользнулась на обледеневшей ступеньке у подъезда. В травмпункте поставили страшный диагноз — компрессионный перелом позвоночника. Полгода минимум в лежачем положении.
Мама Ани, ещё вчера бодрая, ворчливая, сама таскавшая сумки с рынка, теперь лежала неподвижно. Дочь стояла у кровати, сжимая кулаки, чтобы не расплакаться.
Я с первого дня был рядом. Привозил передачи, сидел с Ниной Петровной, когда Аня задерживалась. Рассказывал, как по улицам уже ходили Дед Мороз с мешком, как на работе у неё всё получается.
Когда мать выписали, начался ад. Аня металлась между работой, аптеками и уходом. Кормление, перевязки, бесконечные капризы старухи — к вечеру она валилась с ног.
Однажды ночью она приползла ко мне. Всхлипывала в подушку:
— Я не могу… Она же меня ненавидит, считает дурой, а я… Я обязана. Но сил нет…
Я молча достал чемодан.
— Ты куда?! — испуганно вскрикнула она.
— К тебе. Раз твоё — значит, наше.
Аня не верила. Её мать — баба с характером, злая на язык, чужих в свой дом не пускала. Но я влез в этот быт и не огрызался.
По утрам будил Аню чаем, давая поспать лишние полчаса. Сам варил манную кашу для Нины Петровны, гладил простыни, терпел её едкие замечания.
Когда началась реабилитиция, держал старуху под мышки, водил в туалет, качал ноги. Вечерами, вместо футбола, стирал и жарил котлеты.
И ни разу не пожалел.
Анины подруги, которые раньше шептались, что «любовь без денег — бред», теперь косились на неё с завистью. Не у каждой мужик в пять утра менял памперсы тёще или вручную штопал простыни.
Как-то Аня, глядя, как я мою её мать, прошептала:
— Я думала, ты сбежишь…
— Любовь — не в ресторанах, — пожал я плечами. — А в том, чтобы держать человека за руку, когда он даже голову повернуть не может.
Через полгода Нина Петровна встала. Ещё через месяц — ходила с палочкой. Потом сама сварила нам борщ и даже шутила, что зятя ей Господь послал.
А меня тем временем повысили. Первое, что сделал — снял трёшку в центре.
Там я и сделал предложение.
Аня согласилась сразу. Не из-за квартиры — она ведь уже знала, кто я. Тот, кто не сбегает, когда трудно.
На днях её подруга спросила:
— Ну что, твои мечты о шубах и Сочи так и остались мечтами?
Аня улыбнулась:
— Счастье — не в ювелирке. Оно в тёплой кухне, где тебя обнимают, когда плачешь, и суют в руки ложку с дымящимся супом.
Мы вдвоём создали это тепло. И мир от этого стал чуточку добрее.
Вывод: настоящий мужик не тот, у кого толстый кошелёк, а тот, кто не боится мыть тёщины ночные горшки.
