Стёкла, склеенные теплом
Когда Варя проснулась, в комнате уже брезжил свет, но воздух всё ещё пах вчерашним ужином – подгоревшими драниками, чуть пересоленными, с хрустящей корочкой. Именно такими, как она любила – с отголоском чего-то родного, пусть и неидеального. Комната была наполнена тишиной – густой, тяжёлой, будто ночь не ушла, а притаилась за шкафом, не желая отпускать.
Вторая половина кровати была пуста. На подушке – вмятина. Такая, что сразу ясно: человек ушёл недавно. Тихо. Осторожно. Эта вмятина – как крик, только беззвучный. Громче любых слов.
Варя натянула одеяло, села и посмотрела на окно. Оно было заклеено крест-накрест газетными полосами – пожелтевшими, отсыревшими по краям. В детстве бабушка в Смоленске учила её так делать – от бури, от ливня. Теперь – от страха. От войны. От взрывов. Уже без смеха. И без липового чая.
Муж был в Белгороде. Доброволец. Электрик. Поехал чинить разрушенные подстанции. Сказал: «Если не я, то кто?» – и усмехнулся. Эта усмешка – лёгкая, хрупкая, как первый иней – потом ещё много ночей будет сниться Варе. Во сне он уходит, не оглядываясь, растворяется в утреннем тумане. Он поцеловал её в висок, погладил дочь по голове – будто просто вышел за молоком.
Их дочке, Насте, было девять. Она спала в соседней комнате, свернувшись калачиком под бабушкиным лоскутным одеялом. Одну руку протянула к пустому месту – там раньше лежал плюшевый зайка. Куда он пропал, никто не помнил. На стене висел весенний рисунок – дом с красной крышей, ромашками у крыльца и надписью: «Здесь живёт счастье. Не трогайте». Краски выцвели, уголки завернулись, но рисунок висел по-прежнему. Тихий оберег. Молитва, приклеенная скотчем.
Варя разогрела гречневую кашу, долила в кружку кофе – пригоревший вкус смешался с горечью растворимого, знакомой, почти родной. Села на подоконник, поджала ноги, уставилась на трещину в фаянсовой кружке. Такая же, как в душе – старая, не заживающая. Каждая вещь в квартире знала, каково это – ждать. Знакомые звуки, запахи, дыхание тревоги.
На телефоне два сообщения от мужа:
– Свет дали.
– Мальчик с котёнком спит в подъезде. В коробке. Вместе.
Варя долго смотрела на экран. Слова – простые, но будто резали изнутри. В них было больше правды, чем во всём, что её окружало.
Она поставила сердечко. Удалила. Написала «Держись». Удалила. Потом просто: «Ты жив?» – и отправила.
Ответа не было. В тишине щёлкнул холодильник – будто вздрогнул вместе с ней.
Днём зашла тётя Зина с пятого этажа. Сухонькая, быстрые движения, голос – будто на грани. Принесла банку тушёнки и пару яиц.
– С раздачи. Вам нужнее. Ты ж с ребёнком.
Варя поблагодарила, опустив взгляд.
– Видела, как на втором снова окна газетами заклеили. Прямо как в сорок первом. Всё по кругу. Понимаешь?
Понимала. Хотела ответить, но не смогла. Слова застряли где-то в груди, меж памятью и страхом.
– Тогда мелом кресты рисовали. Молились. Теперь – клеим. И молчим. А всё равно верим. Глупо, да? А человек – упрямый. Верит.
Варя снова кивнула. Твёрдо. Точно – понимала.
Наутро Настя спросила:
– Мам, а если папа не вернётся?
Варя села рядом, взяла её лицо в ладони, почувствовала, как дрожат детские щёки.
– Вернётся. Даже если не сразу. Он знает дорогу. А главное – знает, что мы его ждём.
– А если забудет?
– Он не забудет. Папа помнит, как ты смеялась, когда пролила компот. Как испугалась петард. Помнит твои поделки и запах ванили в пирогах. Всё помнит.
Настя кивнула, сжимая кулачки. Потом прошептала:
– А газеты на окнах… они правда помогают?
Варя взглянула на дрожащие стёкла. Бумага колыхалась, как листва в ветер.
– Не совсем. Но с ними – не так страшно. Это как… как если обнять дом. Дать ему понять: мы рядом. Он не один.
Настя подошла и прижала ладонь к стеклу. Молча.
Вечером Варя включила ночник и написала:
– Настя скучает.
Ответ пришёл через час:
– Я тоже. По вам обеим.
Этой ночью они спали втроём – Варя, Настя и Надежда. Та, что не занимает места, не толкается, не ворочается. Но от неё – тепло. Она дышала с ними в унисон, где-то между верой и сном. Настя держала маму за руку. Крепко.
А утром газетные полосы на окне стали чуть светлее. Будто впитали часть тьмы. Солнце пробивалось сквозь них мягко – как свет сквозь витражи.
И когда Варя проснулась, в комнате пахло чем-то большим, чем просто едой – возвращением. Не шагами. Не голосом. А присутствием. Будто кто-то просто вздохнул рядом. Она не стала сразу вставать. Просто сидела, прислушивалась. И держалась за этот воздух. За этот запах. За Надежду.
