Раздельные кухни и одно яйцо
Бывает, люди перестают спорить. И это уже не мир — просто пустота. Так случилось у Дмитрия и Светланы. Сначала были скандалы — крики, хлопанье дверями, слезы, бурные примирения. Потом — тишина. Наступает момент, когда даже злость уходит. Остаётся лишь пустота. Ни боли, ни нежности. Только два чужих человека под одной крышей.
Они прожили вместе двадцать лет. Было всякое: и свадьба в загсе без гостей, и съёмные комнаты в хрущёвках, и бессонные ночи с детьми, и долгие разговоры под рюмку чая, когда казалось — любовь сметёт все преграды. А потом — не сметала. Всё стихло. Разошлись по углам, как в коммуналке. Стали есть порознь. Сначала ужинали в разное время. Потом — разную еду. В конце концов завели в холодильнике отдельные полки. Как соседи.
О разводе не заговаривали. К чему? О чём говорить, если каждый вечер — это просто ожидание, когда другой наконец уйдёт в свою комнату? Дмитрий начал ездить на дачу — один. Там встретил женщину, Татьяну, тихую, с понимающими глазами. Она умела молчать в нужные моменты и не лезла в душу. Он писал ей письма. От руки. Вкладывал в конверты то, чего уже не мог сказать жене.
А Светлана… Просто жила. Носила застиранный халат, вставала по будильнику, пила чёрный кофе из треснувшей чашки. Молчала. Даже с подругами из ЖЭКа почти не общалась — зачем, если у них всё «как у людей»?
И вот обычное утро. Кухня пропахла горелым маслом и чёрным хлебом. Светлана стояла у плиты. Маленькая, худая, будто за эти годы съёжилась ещё сильнее. Перед ней — крохотная сковородка. В ней — одно яйцо. Не омлет на семью, не глазунья на двоих. Одно яйцо. Только для себя. И всё.
Дмитрий вошёл, наливал чай. Тоже собирался — не только на работу, но и… к другой. Решился, хотел сказать. Уже всё обдумал. Даже чемодан почти собрал.
Но она обернулась. Без упрёков. Без слёз. Просто подняла на него глаза и слабо улыбнулась:
— Возьмёшь яйцо? — и протянула ту самую сковородку.
Этот жест ударил сильнее любой ссоры. Будто время перескочило назад. Туда, где была общага, одна сковородка на двоих, один плед и стакан, из которого пили попеременно. И эта же девчонка, только смеющаяся, в ситцевом платьице, босая, с чёлкой набок. Не уставшая женщина, а та самая «ласточка», как он её когда-то называл.
Он не взял сковородку. Взял её. Обнял. Крепко. Молча. А потом заговорил. Путано, сбивчиво. О том, как будто пелена с глаз упала. О том, как всё стало серым, как сам не заметил, когда потерял самое важное. Возможно, он плакал. Она не видела — он высокий, она едва до плеча. Только дрожала в его объятиях и бормотала что-то вроде «я тоже».
На плите догорало яйцо. Желток был таким золотистым, таким тёплым. Как напоминание — не всё пропало. Любовь ведь не кричит. Она прячется в мелочах. В одной сковородке. В тёплом взгляде. В простом: «Возьмёшь яйцо?»
А потом они снова стали ужинать вместе. И разговаривать. Не обо всём сразу. Не без боли. Но вместе.
…Иногда кажется, что всё давно кончилось. Но вдруг — маленькое «яйцо» меняет всё. И понимаешь: любовь не ушла. Она просто стала тише. Меньше. Почти незаметной. Но всё ещё живой.
