— Твои яблони на даче мы спилили, — сухо бросила в трубку Надежда, жена моего двоюродного брата. — Солнце загораживали. Отдыху мешали.
— Алё, Света! Когда к нам пожаловать собираешься? — голос Надежды звучал слишком бодро для воскресного утра.
Я ещё не до конца проснулась, лишь протянула руку к телефону.
— Через неделю думала заехать. А что случилось?
— Да ничего такого, — послышался шорох, будто она прикрыла трубку ладонью. — Мы тут с Валеркой и ребятишками на твоей даче обосновались. Ты ж не возражаешь?
Я резко села в постели. На автомате. Как это — «обосновались»? Кто их вообще звал?
— Надя, я никого не звала. И ключей вам не давала.
— Да ладно тебе! Мы же родня, — фыркнула она. — Валера вспомнил, что запасной ключ под крыльцом лежал. Вот и решили недельку отдохнуть. Детям нравится, воздух свежий!
Внутри всё сжалось. Эта дача была моим убежищем, тихой гаванью, памятью о дедушке. Когда Максим уехал на Север на вахту без связи, только здесь я находила покой.
— Надя, это МОЯ дача. Вы не имели права…
— Ой, всё, мне некогда, блины жарить. Через неделю освободим, не кипятись, — и бросила трубку.
Попыталась перезвонить — гудки. Второй раз — сбрасывает. Написала в мессенджер — прочитано, но ответа нет.
Весь день не могла успокоиться. Хотела бросить всё и ехать, но завтра был важный отчёт — от него зависела премия. Да и с Надей ругаться — себе дороже. Вспомнилось, как на новоселье она явилась с детьми, кошкой, разбитой вазой и фразой: «Зато весело!»
Решила подождать. Что они могут устроить за неделю?
Дни тянулись мучительно. Отчёт сдала успешно, но на душе было тяжко. Каждый вечер звонила Наде — молчание. Валера — тишина.
В субботу утром собрала вещи. Электричка, маршрутка, пешком.
Осталось пройти минут десять. Обычно уже с поворота были видны верхушки яблонь — дедушкины «Богатырь» и «Грушовка». Посажены в год моего рождения. «Будете расти вместе», — говорил он.
Но сейчас — пустота.
Калитка распахнута. На лужайке — костровище, мангал прямо на грядке. Но главное — пни. На месте яблонь. Свежие, с золой вокруг.
— О, Светка! — вышла Надя с бокалом вина. — Рано ты. Мы ещё не убрались.
Я смотрела на пни. Будто ножом по сердцу.
— Что вы натворили? — прошептала.
— Да… спилили. Мешали. Тень, сырость, да и бассейн хотели поставить.
— Бассейн?! Ради него вы уничтожили деревья, которым тридцать лет?
— Да что ты убиваешься! Всё равно старые. Да и яблоки — трава травой.
Валера вышел с бутылкой пива.
— Ты чего орёшь? Мы же тебе благоустроили.
— Вы разрушили всё! И не вам решать, что мне нужно. Это мой дом.
— Ну мы же родня, — Надя закатила глаза. — Не будь жадиной.
— Собирайтесь. Немедленно.
— Серьёзно? Из-за каких-то деревьев?
— Из-за уважения. К себе. К тем, кого любила.
Надя демонстративно гремела посудой, дети хныкали. Через три часа они наконец уехали. Перед отъездом Валера попытался вставить своё:
— Посадишь новые, не велика беда.
— Они вырастут через тридцать лет. Я их могу не увидеть.
Он пожал плечами.
— Вот Максим узнает, как ты нас выгнала…
— Расскажите. Как вломились, как память уничтожили. Посмотрим, кто кого поймёт.
— Ключи, — протянула я руку.
Валера неохотно достал связку. Брелок в виде яблока — дедушкин.
— И передайте всем: больше никто из вас сюда не ступит. Никогда.
— Ты перегибаешь.
— Это моё право. Мой дом. И моё «нет» — окончательное.
Когда они уехали, я осталась во дворе. Села у пней, провела рукой по спилу — будто по шраму. Достала телефон, написала Максиму:
«Максим, они спилили яблони. Я их выгнала. Прости. Но иначе — нельзя. Больше не буду молчать. Люблю».
Отправила. Взяла лопату.
На месте каждого пня выкопала яму. Завтра куплю саженцы. Может, я и не увижу, как они расцветут. Но кто-то увидит.
И, возможно, поймёт: есть вещи, которые нельзя разрушать. А родство — не повод терпеть тех, кто рубит твои корни.
Вечером пришло сообщение от свекрови:
«Как ты могла? Мы же семья!»
Я прочитала и заблокировала её. Потом — ещё троих.
Дедушка говорил: «Кто губит твой сад — не заслуживает места за твоим столом».
Теперь я это поняла. Поздно. Зато навсегда.
