Её зависть сожгла мою жизнь — кому такое вынести?
Меня зовут Игорь Соколов, и живу я в тихом городке Торжке, затерявшемся среди бескрайних просторов Тверской земли. Годы идут, а боль не утихает — словно ржавый гвоздь в сердце. Всё из-за неё, из-за женщины, чьё чёрствое сердце не вынесло чужого счастья. До сих пор ночами я ворочаюсь в поту, и в темноте звучат её слова: «Ты сам во всём виноват».
Началось всё буднично: устроился слесарем в школу, чинил трубы, менял батареи. Там и встретил Анну — уборщицу, мать-одиночку с дочкой Машей. С первого взгляда она казалась замкнутой, но за этой строгостью пряталась удивительная доброта. Сближались медленно: сперва кивки в коридоре, потом разговоры за чаем. Через полгода я переехал к ней. Мы жили просто: гуляли по рынку, варили щи, я чинил всё, что ломалось в их хлипкой хрущёвке. Она преображалась на глазах — даже коллеги шептались: «Словно заново родилась». Но Анна молчала, боясь сглазить наше счастье.
Пока не рассказала всё своей напарнице, Галине. Эта женщина с первого взгляда вызвала у меня оскомину — глаза хищные, улыбка фальшивая. Муж у неё был, любовник в соседнем доме, а ей всё мало. Она смотрела на нашу жизнь, как голодный пёс на кусок мяса. Я не понимал: зачем ей завидовать Анне, которая мыкалась от зарплаты до аванса? Но Гале мало было завидовать — она хотела растоптать нас. И, проклятье, получилось.
Она всё чаще «случайно» задевала меня в коридоре, а однажды и вовсе прижалась в подсобке так, что мне стало тошно. Я мог бы поддаться — фигура как у цыганской скрипки, — но Анне клялся в верности. Да и кому она, эта змея подколодная, когда рядом была женщина, ради которой хотелось вставать на рассвете? Но Галина не унималась. Шёпотом вливала яд в уши Анне, и вскоре наши ссоры стали греметь на всю школу. Однажды, после особенно жёсткой перепалки, я хлопнул дверью и вернулся в свою обшарпанную однушку. Гордыня не пускала меня назад — на работе мы обменивались ледяными взглядами, а ночью я стискивал зубы от тоски.
Галина тут же набросилась, как ворона на падаль. На корпоративе по поводу юбилея директрисы она вообще перешла все границы — вилась вокруг меня, как моль вокруг лампы, а Анна стояла у стены, белая от злости. Я плюнул и ушёл. А наутро Маша слегла с воспалением лёгких. Анна пропадала в больнице, ночами не спала, а днём мыла полы в школе. Сердце не выдержало — пришёл, предложил помочь. Девочка давно звала меня папой, и я не мог бросить их. Болезнь Маши нас снова сплотила, и однажды вечером Анна, не отрывая взгляда от окна, сказала: «Давай распишемся». Я тогда думал, что счастье — это навсегда.
Свадьбу назначили через месяц. Раздали коллегам конфеты, все улыбались — кроме Галины. Её лицо исказила такая ненависть, что я понял: беды не избежать. В школе собирали деньги на экскурсию для детей — и вдруг часть суммы исчезла. А потом «случайно» нашли в шкафчике Анны. Всё было ясно: это Галина подбросила. Анна бы не выдержала позора — допросы, лишение премии, а как быть с Машей? Я не раздумывал. На совещании заявил, что это я взял деньги и спрятал у неё. Анна смотрела на меня, будто я рехнулся, но я гнул свою линию. Меня осудили, посадили на два года. Ради них.
В колонии она навещала меня три раза. Глазами спрашивала: «Почему?» Но я молчал. Не хотел, чтобы она грызла себя из-за моей жертвы. Потом её визиты прекратились. Я сходил с ума от отчаяния, но верил: так лучше. Правда вскрылась позже — Галину поймали на воровстве в другом месте, и её же подельник сдал все старые грехи. Слухи дошли до Анны, и она поехала ко мне — просить прощения. Но на обледеневой дороге её «Жигули» вынесло под фуру. Она погибла мгновенно. Моя Аннушка, моя жизнь… А Маша осталась сиротой.
Теперь я на воле, но внутри — пепелище. Каждый день спрашиваю: что, если бы я тогда разоблачил Галю? Могла бы Анна жить? Её зависть убила не только нас — она украла будущее у маленькой девочки. Я шагаю по знакомым улочкам Торжка, а в голове звучит её смех… Всё могло быть иначе. Если бы не эта проклятая зависть, что сожрала нас заживо.
