В Екатеринбурге свирепствовал пронизывающий ветер, словно стальные иглы впивались в кожу. Я сидела на кухне, сжав в пальцах остывшую кружку, пытаясь заглушить дрожь в кончиках пальцев. Слёзы? Нет, это не обо мне. Но внутри всё кричало от нестерпимой боли. Звонила дочерям — их телефоны молчали, будто оборвали последнюю ниточку между нами.
Набрала свекровь. Голос её дрожал, как осиновый лист:
— Люда, я тут ничего не решаю. Твой бывший поставил точку — я здесь чужая. Разбирайся сама.
— Он мне не бывший! — вырвалось у меня.
— А мне не сын! — бросила она и бросила трубку.
Телефон со стуком упал на стол. Я рванула в больницу к маме. Кормила её дрожащими руками, хотя суп казался безвкусным, как картон. Потом — школа. Всё пахло бедой. Это было не просто отчуждение — он украл их, вырвал из моей жизни, будто я никогда не была их матерью.
На скамейке у школы телефон вдруг ожил.
— Людмила, вы где?! Я обзвонил всех! — голос Виктора, таксиста, который уже месяц преследовал меня улыбками и навязчивыми взглядами.
— Вчера не смогла. Мама болеет, да и… проблемы. — Я стиснула зубы. Роман? Сейчас он мне нужен, как снег в июле.
— Где вы? Подъеду!
— У школы. Жду девочек.
Через десять минут его видавшая виды «Лада» подкатила к тротуару. Я даже адрес не называла — он уже всё знал. Виктор вылез с корзинкой в руках:
— Груши из сада. Для девочек.
— Спасибо, — выдавила я. — Не знала, что ты садовод.
— Хобби. Хочешь, покажу весной? Цветёт — загляденье!
— Ого, кого я вижу! — раздался за спиной ёдкий голос.
Сергей. Бывший. Щёки вспыхнули огнём. На его фоне мы с Виктором и его грушами выглядели жалко.
— Вкусы, Люда, у тебя — хоть святых выноси, — фыркнул он. — Это кто, новый? Садовник?
— А вы кто вообще? — попытался вставить Виктор.
— Ой, защитник! — Сергей закатил глаза. — Грушами решил завоевать? Да её золотом не купишь!
— Хватит! — рявкнула я. — Извинись и уходи. Девочек сама заберу.
— Перезвони, если что, — пробормотал Виктор.
— Спасибо.
Из школы выбежали Катя и Маша. Я схватила их в охапку, впитывая тепло, как утопающий — воздух. Так боялась, что их уже не увижу.
— Мам, едем домой? — прошептала Маша, младшая.
— К бабушке. Ненадолго.
— Там тесно и пахнет лекарствами, — влез Сергей. — Игрушек нет, скучища.
— Зато я там, — перебила я. — Просто поживём немного.
Девочки смотрели на меня, ждали ответа. А у меня в горле стоял ком.
— Ну что, молчишь? — ухмыльнулся Сергей. — Расскажи, как решила разрушить семью, и теперь они не увидят свою комнату.
— Мам, я не хочу, — вдруг сказала Катя и прижалась к отцу.
— Умница, — потрепал её Сергей по голове. — Знает, где ей лучше.
Я осталась с Машей, а слезы текли сами, будто дождь по оконному стеклу. Катя. Моя Катя. Отвернулась. Предала.
— Мам, я замерзла, — дёрнула меня за руку Маша.
— Да, зайка, поедем.
Горло сжалось так, что не продохнуть. Старшая дочь — и вдруг чужая. Как будто кто-то вырвал кусок души и унёс с собой. До сих пор не верю.
