В восемнадцать лет она осталась одна с двумя малышами. А потом объявился «отец»…
Мои родители поженились слишком рано — им едва исполнилось по шестнадцать. Беременность, страх перед сплетнями, давление родни — всё завертелось, и свадьба сыгралась наспех. Но семьи не вышло. Он сбежал почти сразу после нашего с братом рождения. Исчез. Без алиментов, без весточек, без единого звонка. Словно сквозь землю провалился.
И вот спустя пятнадцать лет он вдруг возник на пороге. Неряшливый, но с напускной важностью, будто так и надо.
— Я осознал, что я отец… — заявил он. — Хочу наладить связь. И одного из вас заберу к себе.
Вы в своём уме?
Пятнадцать лет — ни звука. Ни открытки на день рождения, ни простого «как дела». А теперь — вот он, с озарённым лицом, решил, будто детей можно делить, как старый диван.
Когда мне было пять, мама вышла замуж снова. Мы с братом стали звать отчима папой. Он заботился, водил нас в школу, читал перед сном сказки. Он был рядом — в горе и радости, всегда. Мы считали его настоящим отцом. Потому что родной остался лишь строчкой в документах.
Но мама, как ни было ей горько, не запретила нам общаться с кровным отцом.
— Вот он. Ваш по крови. Решайте сами, — тихо сказала она.
Мы даже не стали его слушать. Просто развернулись и ушли.
Но он не успокоился. Пошёл в суд. Подал иск — хотел отсудить брата. Представляете? Человек, не заплативший ни рубля алиментов, не появившийся ни разу за все эти годы, вдруг возомнил себя «заботливым родителем»?
Суд ему отказал. Мама подала встречный иск. Его лишили родительских прав.
Но он продолжил мстить. Писал доносы, жалобы. К нам то и дело наведывались проверки. Инспекторы только руками разводили — жалобы оказались пустышкой. А когда пришли с проверкой к нему, увидели захламлённую квартиру, пьяных приятелей, бутылки по углам.
И этот человек хотел забрать ребёнка?
Прошли годы. Я вышла замуж, родила двоих детей. А брат… брат споткнулся. Не буду вдаваться в подробности, но оказался за решёткой. Мы с мамой справлялись как могли.
И вдруг… повестка в суд.
Отец подал иск — требует, чтобы я его содержала. Теперь он лежачий, допился до белочки, с открытой формой чахотки. Живёт в полуразваленном доме. Свою квартиру давно пропил.
Он хочет, чтобы я — его дочь, которую он предал, бросил, забыл, — забрала его к себе, в дом, где растут мои малыши, и обеспечила ему уход.
Я?
Слава Богу, мама вовремя лишила его отцовства. Суд отказал. Но осадок остался. Знаете, что больнее всего? Люди начали меня попрекать. Мол, родная кровь, как бы он ни ошибался… надо помочь, не бросать.
А он нас не бросал?
Я помню, как мама кормила нас макаронами без масла, потому что денег не хватало. Помню, как отчим брал подработки, чтобы купить нам новые сапоги. А этот — пропойца, вспомнивший о нас лишь тогда, когда самому стало плохо.
Он рыдал в суде.
— Я был дурак… не понимал, как важна семья…
Но разве я в этом виновата?
Семью не строят на слёзах и жалости. Её строят поступками, заботой, любовью. Всё это мне дал отчим. Он и есть мой отец. За него я горой встану. За него отдам последнее.
Но этому человеку я ничего не должна. И не стану притворяться, будто должна.
Мужчины, когда бросаете своих детей, когда меняете семью на бутылку или мимолётную «любовь» — подумайте: придут ли они к вам, когда вы станете дряхлыми? Или отвернутся, как когда-то отвернулись вы?
