В глухом селе на окраине дремучих лесов, где ветра выли, будто причитая по чьим-то нелёгким долям, жил одинокий Степан Петрович. Его просторная изба за высоким сосновым тыном хранила тишину, которую нарушали лишь голоса двоих ребятишек — Дуни и Вани. Жизнь Степана, плотника на лесопилке, была не сахар: в одиночку тянул он хозяйство, поднимая детей. Разъезды за инструментом отнимали дни, и если б не добрая соседка, бабка Арина Тихоновна, пришлось бы ему выбирать меж делом и детскими судьбами.
Младшая Дуня, хрупкая девчушка с ясными очами, не говорила ни слова. Лекари разводили руками, советуя ждать до семи лет, а коли чудо не случится — отдавать в спецучилище. Дуня не отходила от брата Вани, который, хоть и старше всего на год, понимал её без слов. Их связь крепче стали была, и в детский сад они не ходили — боялись разлуки. Целыми днями играли во дворе под присмотром верного стража — пса по кличке Буян. Его лай гремел на всё село, дрожать заставлял стёкла в окнах, а взгляд, полный суровой решимости, чужаков прогонял. Буян признавал лишь Степана да бабку Арину, но с ребятнёй был ласков — терпел всё: и игры в конуре, и катанье на широкой спине.
Степан частенько замечал, как Дуня, прижавшись к мохнатому другу, что-то шептала ему в ухо. Буян слушал внимательно, будто понимал каждое слово, и отвечал то поворотом головы, то тёплым языком, от чего девчушка звонко смеялась. В душе Степан верил: меж его немой дочкой и псом была связь, которую словами не объяснишь.
Бабка Арина, добрая, но изношенная годами, частенько вздыхала:
— Жену бы тебе, Степан Петрович. Не потянешь один, да и мне недолго осталось — ноги не ходят, кости ноют. Детям мать нужна, а дому — хозяйка.
Слова её, полные житейского ума, звенели в голове у Степана, но он отмахивался, не веря, что кто-то сможет заменить детям мать.
В канун Покрова в село заехал старый приятель Степана, Григорий. Досидели до темна за самоваром, вспоминая былое, а к ночи Степан пошёл провожать друга на станцию. По пути заглянули в сельскую чайную, где за прилавком стояла Надежда — женщина с усталыми, но добрыми глазами. Улыбка её, тёплая и искренняя, запала Степану в душу. Так и познакомились.
Надежда оказалась одинокой: перебралась в село после гибели мужа в дальнем краю. Детей у неё не было, жизнь текла тихо, незаметно. Степан стал чаще заходить в чайную, а по вечерам провожал Надежду до её каморки в старой избе. Свидания их теплели, и вскоре Степан решился — позвал её в гости.
Пришла она с гостинцами — пряниками да леденцами. Весь день возилась с ребятишками, сказки читала, смешные рожицы рисовала. Дуня и Ваня к ней льнули, как к солнцу. Но Буян, грозный страж, встретил гостью настороже. Рычал глухо, следя за каждым её шагом. Надежда, смутившись, протянула псу кусок сахара, но тот лишь отвернулся.
— Ничего, обвыкнется, — успокоил Степан, пряча тревогу. — К чужим он суров.
К Новому году Надежда перебралась к Степану. Обвенчались, и она, бросив чайную, взялась за хозяйство. Изба преобразилась: лавки переставила, окна до блеска вымыла, половики выколотила. Степан впервые за долгие годы вздохнул спокойно. Дети под присмотром, дом в порядке, сердце отогрелось. Но Надежде, вольной птице, новая доля в тягость стала. Чужие дети, вечно требующие внимания, время отнимали. Скучала по вечерам с подругами, по песням да хороводам.
С каждым месяцем маска заботливой мачехи спадала. Надежда, раздражённая, срывалась на детей. За малейшую провинность — громкий смех или разбросанные игрушки — запирала их в холодном чулане. Дуня и Ваня, дрожа от страха, сидели на промёрзлом полу, боясь шелохнуться. Надежда строго-настрого запретила Ване жаловаться отцу, грозя худшим. Дети научились избегать её гнева, убегая во двор к Буяну. Лишь рядом с ним, под его тёплым боком, чувствовали себя в безопасности. Пёс же, ненавидя Надежду, рычал при её приближении, не подпуская к детям.
Надежда жаловалась Степану, требуя избавиться от Буяна. Но он лишь качал головой:
— Пса не тронь. Он семье как родной. Держись от него подальше.
Отравить Буяна Надежда не решалась — боялась, что Степан догадается. Да и пёс, чуя подвох, от еды её отворачивался, оскаливая зубы.
Когда Степан уезжал по делам, дом наполнялся чужими голосами да смехом. Надежда звала гостей, стол ломился от яств да бутылок, гармонь звенела до полуночи. Дети, голодные и плачущие, жались в конуре Буяна, греясь о его шерсть. Высокий тын скрывал их от любопытных глаз, а лай пса ни у кого вопросов не вызывал — все привыкли к его грозному голосу.
Осенью лес грибами зацвёл. В одну из таких вылазок Надежда наткнулась на заброшенный карьер с ржавым вагончиком на дне. Эта находка подкинула ей страшную думу.
В начале октября, когда землю уже морозец прихватывал, Степан уехал по делам. Надежда, проводив мужа, подняла детей, одела их в лёгонькие одежки и повела в село. Покупала им пряники, игрушки, улыбалась соседям, изображая заботу. Дети, не привыкшие к ласке, радовались, не чуя беды. Но дома всё переменилось: Надежда заперла их в чулане. Ваня плакал, просил хлеба и воды, но ответа не было. Так они сидели до темноты.
Ночью Надежда, хлебнув для храбрости, вывела детей со двора. Приказав молчать, повела их задворками, уверяя, что идут «за папой по грибы». Дуня, дрожа от холода, за руку её держалась. Перейдя пустынное шоссе, вышли к карьеру. В ржавом вагончике Надежда связала детей, заткнула Ване рот и, с трудом задвинув засов, ушла, оставив их в ледяной тьмеВернувшись домой, она распахнула калитку, разбросала детские вещи и легла спать, не заметив, как Буян, вырвав цепь, исчез в ночи.
