Они жили в старом пятиэтажном доме на окраине Нижнего Новгорода. Надежда и Дмитрий занимали третий этаж, а прямо над ними ютилась Ольга с двумя детьми. Её муж уехал в Тюмень «на вахту», но через полгода деньги стали приходить реже, а потом и вовсе прекратились. Последней весточкой было: «Нашёл другую, прости». Вот и всё. Прости — и выкручивайся сама.
Ольга плакала тихо, по ночам, чтоб дети не слышали, а днём бралась за любую подработку: убирала, фасовла, помогала старушкам. Деньги уходили, как вода сквозь пальцы, а дети — Алёна и Кирилл — росли не по дням, а по часам. Тяжело ей было. Одна, без поддержки, без мужской руки.
А рядом — казалось бы, идеальная семья. Надежда с мужем жили, не зная нужды. Дмитрий вкалывал без устали, вечерами чинил сломанный кран, собирал мебель, делал ремонт. Он был из тех мужчин, про которых говорят: «Золотые руки». А Надежда… Ей важнее были новые сапоги, тусовки с подругами и шумные вечеринки. Дмитрий не роптал — просто любил. Терпел и отдавал. Всё — ради неё.
Ольга завидовала. Глухо, горько. Её жизнь — сплошная борьба, а у соседки — новенькая шуба, ужины в кафе, свежий маникюр. И хоть ей было стыдно за эти мысли, но каждый раз, видя Дмитрия, ловила себя на вопросе: «Почему такие мужья достаются не тем?»
Дмитрий, конечно, замечал её взгляды, но оставался верен жене. Он и подумать не мог, что Надежда уже давно крутит роман на стороне — с Егором, избалованным сыном её подруги, ветреным и беспечным. Егор и не думал о семье — ему бы развлечься. Но его мать, преподавательница Людмила Степановна, пришла в ужас. Узнав про связь, она тут же примчалась к Надежде.
— Опомнись! Ты семью рушишь! — набросилась она.
— Взрослые люди, сами разберёмся, — отмахнулась Надежда, закатив глаза.
В этот момент Дмитрий вернулся. Тихо. Услышал всё. До последнего слова. И будто что-то внутри переломилось. Вошёл на кухню, посмотрел на жену — без злости, без упрёков. С холодной пустотой. С той, что звенит в тишине.
Надежда засуетилась:
— Это… Людмила Степановна! Пришла соль попросить!
— Да, я уже ухожу, — пробормотала та, поняв, что перегнула палку.
— Нет, останьтесь. Ухожу я, — тихо сказал Дмитрий и вышел.
На лестнице у него потемнело в глазах. Голова закружилась, ноги подкосились.
— Дмитрий! Что с вами? — услышал он испуганный голос.
Очнулся уже на кухне у Ольги. Сидел на жёстком диване, в руках — кружка с кофе и каплей дешёвого коньяка. Терпко, противно — но помогло.
Огляделся: облезлые обои, старый стол, скрипящий стул. Но чисто. Уютно. Без пафоса, зато с душой. Рядом — Ольга. Тревожный взгляд. Искренний.
— Спасибо, — сказал он. И молча взял в руки отвёртку.
Позже, когда Надежды не было дома, он собрал вещи и ушёл. Она звонила — он не брал трубку. Ему было больно. Но не злость его мучила. Просто пустота. Постоял у подъезда, подумал… и постучал к Ольге.
— Сантехник по вызову.
Она рассмеялась. Впустила.
С тех пор он заходил часто. Чинил, прибивал, подкручивал. А однажды познакомился с детьми.
— Как зовут?
— Алёна и Кирилл! — звонко отозвались те.
Дмитрий всегда мечтал о детях. Надежда отмахивалась: «Успеем ещё». Но не успели. А тут ребятишки крутились рядом, подавали инструменты, смеялись. Всё было по-настоящему.
Потом Ольга позвала на ужин. Просто — макароны с тушёнкой. Но с теплом. Он остался. И заночевал. И… в её жизни остался — даже не заметил, как.
Прошло полгода. Он не представлял себя без Ольги и её детей. Здесь его уважали. Здесь он был нужен. Не «по умолчанию», а по-настоящему.
Надежда пыталась сойтись с Егором — не сложилось. Он сбежал, а мать вздохнула с облегчением: «Хоть не совсем дурак».
Прошёл год. Весенний вечер. Двор. Надежда, нарядная, поджидала Дмитрия у подъезда. Он чуть не прошёл мимо.
— Митя, прости… Я осознала…
— Привет. Ты чего?
— Я была дура… Я тебя люблю!
Он спокойно посмотрел на неё. И ответил:
— Прости. Но я — нет.
— Как ты смеешь меня разлюбить?!
Он усмехнулся:
— Жизнь одна. Терять время на страдания — роскошь. Я счастлив. Прощай.
И ушёл.
А она осталась. На ветру. Одна. С пустотой внутри. Слишком поздно поняв, что чужие чувства — не игрушка.
