Мы с Мишей расписались совсем юными — едва стукнуло двадцать. Чувства были такие, что дух захватывало. Своего угла не было, ютились в однокомнатной на окраине Люберец. Жили, как говорится, «на честном слове» и взаимной страсти. Но счастье было — хоть деньги считали копейками, хоть мечты казались несбыточными — верили, что всё ещё впереди.
Когда заговорили о детях, Миша вдруг серьёзно посмотрел на меня:
— Хочу сына. Хочу настоящую семью, полную.
Я молча кивнула. Да, и я хочу. Но как только слова прозвучали, стало ясно — нужен свой дом. В съёмной конуре ребёнка не вырастишь. А где взять деньги? Чуть ли не вся зарплата уходила на аренду и коммуналку. Остальное — еда, какие-то тряпки, редкие походы в кино, чтобы не сойти с ума от серости.
Родителям намекнула — может, помогут? Мать лишь вздохнула:
— У нас свои заботы. Сестра ещё в институте, на неё копим. Девушке надо приданое — рано или поздно. Да и сама виновата — надо было головой думать, за кого замуж идёшь.
Я сглотнула обиду. Ладно. Обойдёмся.
Тогда Миша предложил:
— Переедем к отцу. Он давно зовёт. У него трёшка в центре, одному скучно. Да и мне на работу удобнее. А деньги, что уходили на съём, будем копить на ипотеку.
Я упиралась. Но логика железная. Сдали квартиру, собрали чемоданы — и вот мы в гостях у Артёма Сергеевича, свёкра.
Тут-то и началось настоящее испытание. Квартира — словно застыла в советском времени: потрёпанные обои, треснувший кафель, кухня, пропахшая жареным салом и махоркой. Мы с Мишей днями не разгибались — драили, красили, переклеивали. Он чинил текущие краны, я вешала новые занавески. Хотелось хоть капельку уюта в этом временном пристанище.
Но свёкру это не нравилось.
— Хватит тут переделывать! — ворчал он. — Я и так жил нормально.
С тех пор каждое утро начиналось с его проверки:
— Кастрюля не на месте!
— Телевизор не выключишь, что ли, электросчётчик крутит!
— Воду попусту льешь, как будто дармовая!
— Бумагу всю извёл — раньше мне одного рулона хватало!
На последнем я не выдержала:
— Ну извините, у женщин потребности особые!
Потом жалела, конечно. Но что поделать — беременность. Гормоны. По утрам тошнило от запахов, а по вечерам — от его рассказов за рюмкой, как он «жизнь положил на заводе» и как «мать Миши терпела — и ты потерпишь».
Но терпела. Девять месяцев. Ради будущего.
И вот случилось чудо — Мишу взяли на хорошую должность, зарплата выросла. Накопили на первый взнос — и купили квартиру в новостройке на окраине. Мечта. Светлая, с новым ремонтом, без потрёпанных обоев и запаха махорки.
Свёкр не плакал, когда мы уезжали. Кажется, даже обрадовался.
— Наконец-то футбол смогу смотреть, как хочу, — пробурчал, пряча ухмылку.
Родился сын. В роддоме медсестра принесла пакет. Думала, от Миши. Открываю — а там мои любимые сырки, йогурты, яблоки… и вишнёвый кисель. А внизу — записка:
«Дочке моей. Чтобы молоко было жирненькое для внука».
Я ревела. Не могла остановиться. Вот она — настоящая забота. Без лишних слов, без пафоса. Просто — по-отцовски.
Теперь я не говорю «свёкр». Теперь он — «папа». Приходит по воскресеньям с пирогами и солянкой. Сын бежит к нему с криком:
— Дед, купишь машинку? Вон, в ларьке новая!
И на следующий день папа уже на пороге с пакетом и той самой машинкой.
А мы как-то взяли и сделали ему ремонт. Новый линолеум, свежие обои, нормальную мебель. Пусть старость будет в тепле. Он заслужил. Тем, что молча дал нам кров. Тем, что в нужный момент стал родным. Тем, что принёс вишнёвый кисель.
Иногда смеюсь:
— Пап, вы нас тогда чуть не разлучили, а теперь и не отвяжетесь.
А он лишь отмахивается:
— И правильно. Значит, всё не зря.
