Жизнь способна перевернуться в один миг. Ещё вчера я спорил с женой из-за пустяков, а сегодня сижу в опустевшей квартире, задыхаясь от ужаса и тоски. Моя Галина внезапно заболела, и этот день стал самым страшным в моей жизни. История о том, как я едва не лишился самого дорогого и осознал, что значит по-настоящему любить близких.
Всё началось с её стонов. Галя скрючилась от боли, побледнела как полотно, не могла вымолвить ни слова. Я вызвал скорую, фельдшеры быстро осмотрели её и повезли в клинику под Новосибирском. Я мчался за ними, сердце колотилось, будто пыталось выпрыгнуть из груди. В приёмном покое мне сухо сообщили, что требуется срочная операция, и велели ждать звонка. «Идите домой», — бросили мне. Я застыл в коридоре, словно громом поражённый, не в силах осознать, что делать дальше.
Вернулся в квартиру — тишина давила, как тяжёлый камень. Везде остались следы нашей жизни: разбросанные вещи, недопитая чашка чая на столе, холодная, как лёд. И тут я понял: последнее, что было между нами — это бесконечные перепалки. Глупые, ничтожные ссоры из-за ерунды.
Денег вечно не хватало. Я упрекал Галю, что она транжирит. Накануне она купила крошечную коробочку малины. В феврале! За бешеные деньги! Я ворчал, что это блажь, что мы не Ротшильды. «Кому нужна эта горсть ягод?» — цыкнул я. Она молчала, а я продолжал пилить. В ванной стоял её новый крем. Тоже недёшево. Я опять злился, твердил, что это капризы.
На плите остался чугунок с щами. Сколько раз я просил варить меньше? «Нас всего двое, кому столько?» — ворчал я. Теперь эти слова гудели в голове, как набат. Двое. До сегодняшнего дня нас было двое.
Я включил ноутбук, чтобы отвлечься, но всплыла реклама курорта на Алтае. Галя грезила об этом путешествии. «Не по карману, — отрезал я. — Ипотека, надо копить на дачу, на машину». Я всегда находил причины отказать ей в мечтах. А сейчас? Сейчас я сидел в пустой квартире и ненавидел себя за каждое «нет».
Раньше меня бесило, что она подолгу не вылезает из ванной. Я стучал в дверь, бурчал, что она крадёт моё время. Теперь ванная пустовала. Никто не мешал. Можно раскинуться на всей постели, никто не стащит одеяло. Можно курить прямо на кухне — Галя кричала: «Опять травишь нас? Прекрати!» Можно смотреть хоккей с пивом, не слушая её возражений. Но мне не хотелось. Без неё всё это было пусто.
На спинке кресла висел её халат с вышитым мишкой. Скомканный, она едва успела накинуть куртку, когда приехала скорая. Я взял его, разгладил ладонями, потом прижал к лицу и разрыдался, как мальчишка. Халат пах ей — этим родным, тёплым запахом дома. Одиночество накатило, как волна. Квартира, где мы жили вместе, теперь казалась чужой. Зачем я искал поводы для скандалов? Зачем жалел рублей на её маленькие радости? Та малина… Может, она была последним, что порадовало её?
Я сидел в темноте, утирая слёзы её халатом, и понимал, как мелки всё, за что я цеплялся. Деньги, планы, вещи — всё это прах по сравнению с её смехом. Я молил Бога, чтобы она выжила, чтобы у меня был шанс всё исправить.
Позже позвонили из больницы. «Операция прошла хорошо», — сказали мне. Я сорвался с места, как угорелый. По дороге заскочил в супермаркет и скупил всю малину — все пять перемороженных коробок. Дорогущие, невкусные, но такие важные. Вёз их, будто нёс покаяние.
В палате я раздал ягоды всем — медсёстрам, соседям. Все улыбались, благодарили. Галя пока не могла есть, но я сидел рядом, сжимал её ладонь и был счастлив. Просто потому, что она дышала. Потому что была здесь. Я поклялся себе, что больше не буду скупиться на её мечты и улыбки. Жизнь слишком коротка, чтобы тратить её на ссоры.
