В маленьком доме в городке Ветлуга ночная тишь нарушалась только громоподобным храпом.
— Опять Сережа по ночам гудит, как трактор! — раздраженно подумала Зоя. Сбросила его тяжелую руку с плеча и отвернулась к стене.
На часах — третий час.
— Все, не усну теперь, — мысленно ворчала она. — Завтра на смену, а я буду клевать носом. Не двадцать же лет, чтобы ночами гулять, а утром сиять, как новенькая. Да и не те это ночи, когда мы с Сережей под луной шептались, а я потом в подушку смеялась, вспоминая каждый его взгляд. Теперь в памяти — обрывки, улыбка да это дурацкое счастье, когда сердце колотится, как сумасшедшее.
А Сережа, ничуть не смутившись, шумно всхлипнул во сне и спокойно задышал ровнее.
— И что с ним делать? — металась Зоя. — Может, в другую комнату отправить?
Бессонница раздувала старые обиды, как опавшие листья в осеннем вихре. Казалось, их столько, что хватило бы на целый КамАЗ с прицепом. Что её глодало? Досада? Разочарование? Или просто усталость от лет, накопившихся, как пыль на полке?
— Дети выросли, разлетелись. В доме — тишина. Вроде бы все хорошо, а чего-то не хватает. Чего? — назойливые мысли сверлили голову, как пьяный сосед за стеной, и выгнать их было нечем.
В темноте Зоя разглядывала мужа. Он сопел, не подозревая, что стал подсудимым в её ночном судилище. Она выискивала недостатки, умножала их, забыв, что на ноль делить нельзя. В чужом глазу и пылинку заметишь, не так ли?
— Совсем Сережа поседел, — вздохнула она. — И брюшко, как у деда Мороза. Морщины — будто трещины на старой иконе — выдавали годы, болезни, потери. А ведь каким красавцем был!
— И не встречает с работы, как раньше, — продолжала она. — Не слышит, когда прихожу, не хватает меня в прихожей, не целует. А чай пьёт — чавкает, будто кабанчик! Грязные рубашки под кровать прячет, думает, не найду. А я тихонько стираю, глажу, а он утром ворчит: «Где моя поношенная? К новой привыкать надо!»
— Обижал, конечно, — накручивала себя Зоя. — И не раз. Были кризисы, ссоры, примирения. А уж от его родни я столько терпела! До сих пор считают, что я ему не пара. На свадьбе его обнимали, поздравляли, а я стояла, будто горшок с геранью. Считали мои туфли, называли мотовкой. А я всю жизнь работала, платьев — раз-два и обчелся, да и те — из дешевки. Подруга шила мне по журнальным выкройкам. А Сережа только отмахивался: «Не обращай внимания, Зоенька. Это зависть. Будь выше».
— Самое страшное, — вспомнила Зоя, — когда наша Катя заболела. Серьезно. Я с ней по врачам носилась, пока диагноз не поставили. В областную больницу ездили, ночами не спала, боялась самого плохого. А Сережа молчал. Уходил, не обнимал, не говорил: «Все будет хорошо». Мне так этого не хватало! Потом, когда все прошло, мы плакали вместе, просили друг у друга прощения…
— А как он за мной ухаживал! — вдруг улыбнулась Зоя. — Как мы встретились! Шла я по улице, ревела. Домой не хотелось. Дождь лил, зонта нет, платье к ногам липло. А горе-то какое!
Училась в институте. Лето, сессия. Группа скинулась на цветы преподавателям — десять рублей. У меня таких денег не было. Мама отказала: «Не подлизывайся, учи билеты». А я и так ночами зубрила. Стипендию, повышенную, отдавала ей, а она выдавала мне пять рублей на неделю. И все. «Проездной есть, дома кормят — зачем тебе деньги?» — так считали.
— Иду, вся в слезах, злая. Где взять десять рублей? Завтра сдавать, а у меня в кармане три рубля и семьдесят копеек. Семьдесят — это я в столовой не ела, хоть живот сводило. Бабка пенсию получит через неделю, дала три рубля — больше не могла. В долг не у кого — все такие же нищие.
И вдруг надо мной раскрылся зонт — черный, с деревянной ручкой.
— Девушка, что вы одна в такую непогодь? — раздался голос.
— Какое ваше дело?! — огрызнулась я.
— Хотел платок предложить. Чистый. Дайте хоть слезы утереть, — мягко сказал он.
Достал из кармана платок — белый, в красную клетку. Пахло одеколоном. Этот платок до сих пор в шкафу лежит, как святыня.
— Как он догадался, что я плачу? — думала Зоя. — Дождь же…
— Сердцем почувствовал, — потом сказал Сережа. — Как я мог такую оставить одну?
— Как вас зовут, плачущая незнакомка? — спросил он тогда.
— Зоя, — буркнула я.
— А я Сергей. Пойдемте в кафе, чай попьем. Я угощаю. Расскажете, что случилось. Не бойтесь, я не маньяк, — улыбнулся он.
Зоя, вспоминая, еле сдержала смех, чтобы не разбудить мужа.
— В кафе я выложила всю подноготную. Всегда осторожная, а тут — чужому парню всё! Сергей слушал, проводил до дома и у подъезда достал десять рублей.
— Берите. Не из-за денег же плакать такой умной девушке, — сказал он.
Я взяла. Через неделю бабка дала деньги. Прибежала к нему в парк — отдать. Он даже обиделся.
— Мужчина не для того, чтобы деньги брать, — сказал он. — Я должен быть полезным. Если позволите, буду решать ваши проблемы.
Больше мы об этом не говорили.
За окном светало. Зоя лежала, перебирая годы. Было всё: радости, беды, потери. Но Сережа никогда не бросал её одну.
— Чего я ною? — вдруг подумала она. — Сама-то вся в морщинах, в лишних кило. Хватит! Пусть храпит — зато жив, здоров, рядом.
Сережа, не просыпаясь, обнял её, притянул к себе и чмокнул в макушку. На душе стало легко, будто с плеч сняли мешок картошки.
Как важно, чтобы тебя любили, называли «моя девочка», даже когда тебе за пятьдесят. Чтоб утешали, баюкали, как ребенка.
ЗояИ тогда Зоя поняла, что счастье — это не отсутствие храпа, а то, что рядом есть кто-то, кто даже во сне не забывает тебя обнять.
